Избранное

ЧАСТЬ IV

ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (1945 - 1997 годы)

ГОД ЖИЗНИ В ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ

ПРОПИСКА

После нашего переезда в Ленинградскую область началась большая эпо-пея с пропиской, поскольку финнам по распоряжению 1945 года было запре-щено поселяться в местах прежнего проживания в Ленинградской области. А мама перед войной осталась прописанной именно в Райволовском районе Ленинградской области (по месту работы мужа), куда относился и поселок Тюрисево.

В результате всех перепетий ее прописали "в порядке исключения", следовательно, и ее мать и нас, детей. А история с получением прописки была следующей.

В Райволовскую милицию по поводу прописки нашей семьи пошел сам директор санатория (еще один хороший человек на мамином пути), паспор-тистка и мама. К ним подошел знакомый директору милиционер и сказал, что у них ничего не выйдет, начальнику доложили об их деле и он зол "как лев". Действительно, и директор, и паспортистка выскочили из его кабинета, как от зверя, напуганные. Тот был зол на директора санатория, что он дал финке вызов на работу, отчего та уехала с последнего места жительства.

Мама сказала, что сама пойдет к нему. Ее стали отговаривать, но она все же пошла и сразу прервала его крик вопросом: "Вы не кричите, а скажите адрес своей вышестоящей организации". Тот буркнул: "Ленинград, Казначейская II, областная милиция".

Мама в Ленинграде разыскала эту улицу. Она была короткая, узкая и вся забита народом. Это жители области возвращались из эвакуации, а их квартиры оказывались занятыми и им отказывали в прописке. В этот день мама на прием не попала.

На следующий день на приеме ей сказали, что для рассмотрения вопро-са нужен письменный отказ из райволовской милиции. Пришлось снова побывать у "льва", тот написал: "Отказываю (в прописке). Григорьев". С этим снова пришла в областную милицию. Теперь новое требование, что нужно разрешение Новгородского облисполкома, что они ее отпускают. Но у мамы не было пропуска на выезд из Ленинграда, который тогда тоже требовался. На это ответили, что кто вам отказал в прописке, тот должен дать этот пропуск. Но третий раз ко "льву" мама уже не пошла, решила обойтись без пропуска.

Не заезжая к семье и ничего не сказав своей матери об отказе в прописке, стала добираться до Новгорода. Прошла пешком до Тосно 60 км, оттуда на пригородном поезде до Любани и далее снова пешком до Чудова.

Но от Любани прошла пешком только 19 км (вдоль дороги - выжженная трава, на земле белели кости и стояло много табличек с предупреждением "Заминировано"), потом удалось сесть в попутную машину, которая довезла до Новгорода. В пути остановились переночевать в одном доме, но всю ночь просидела на печке, боялась лечь, так много было тараканов.

В Новгороде послали ее в учреждение, которое находилось в монастыре, в 6 км от города в сторону Ленинграда. Зашла в столовую. На деньги, заня-тые у знакомых в Ленинграде (так как домой не заезжала), получила блюдце пшенной каши и кусок хлеба. Кашу съела, а хлеб оставила.

Нашла соответствующее учреждение и, благодаря имеющемуся вызову из санатория, получила разрешение на выезд из Новгородской области. Это разрешение служило и пропуском в Ленинград и теперь она на законном основании могла ехать на поезде.

Пошла на ближайшую станцию Любань. Пришла уже поздно вечером, а поезда на Ленинград шли утром, легла на скамейку отдыхать. Когда милиционер на ночь стал всех выгонять со станции, чтобы запереть дверь, она попросила оставить ее на станции под запором. Тот, проверив документы, согласился. Она так устала от всех дорог и волнений, что проснулась не к первому, а к третьему поезду в Ленинград.

В Ленинграде снова, не заезжая домой, пошла в областную милицию. Это уже в третий раз. Там удивились, что она так быстро обернулась (через день) и не иначе, как от удивления, написали "Прописать в виде исключе-ния". Взяла, можно сказать, милицию измором. И такие чудеса тогда бывали.

Тогда только, уже с положительным результатом, поехала к семье в Тюрисево. Ее мать была в недоумении, куда исчезла дочь и конечно не зна-ла, как обстояли дела с пропиской.

ОБУСТРОЙСТВО НА НОВОМ МЕСТЕ. ВСТРЕЧИ С РОДНЫМИ

Таким образом, вопрос с пропиской был решен. Первым нашим жилищем стало подвальное помещение с цементным полом, где нам пригодились половики, сотканные в Финляндии, потом нам дали квартиру, но она была очень холодной.

Мама стала работать в подсобном хозяйстве, там выращивали помидоры, огурцы, лук и др. Работа шла успешно и ею были довольны. С надеждой на постоянное жилье была куплена корова. Она получила хорошее ботало на шею.

Это ботало выкопала в поле женщина и боясь, что это бомба, которых много находили после войны, осторожно на лопате отнесла далеко в сторону.

Но мама, по раздавшемуся после удара о землю характерному звуку, знакомому с детства, догадалась, что это. Потом это ботало было на шее другой нашей коровы в Эстонии, а когда ее не стало, мама переслала ботало в Карелию в Поросозеро своей сестре Анни для ее коровы. Долог век у полез-ных вещей.

Снова, как в прежние времена, стали продавать молоко. В этом уже и мы с сестрой приняли участие: разносили молоко в бутылках постоянным покупателям, в основном, в Дом отдыха актеров Ленинградских театров.

Здесь мы снова пошли в школу, я в первый класс, а сестра - во второй (уже третий раз после Финляндии и Новгородской области). Школа находи-лась в Териоках, в нескольких километрах от Тюрисева. Туда мы ходили пешком по дороге вдоль берега Финского залива. Сумка у нас была одна на двоих и мы ее носили по очереди, как-то пришли в школу вообще без сумки - понадеялись друг на друга.

Вскоре наш адрес стал известен родным, многие из которых у нас побы-вали.

С Украины приехала мамина двоюродная сестра Матильда Репонен с мужем Николаем и 7-летним сыном Валерой. Расскажу немного об этой семье.

С блокадного Ленинграда они в 1942 году были вывезены в Красноярс-кий край. С ними выехала мамина и Матильды двоюродная сестра Мария Репонен с сыном Эдвардом. Мать Матильды, сестра моей бабушки, умерла от голода в блокадном Ленинграде до их отправки в Сибирь. Ее вынесли в простыне за ворота и оставили на улице. С улиц трупы подбирала и увозила на кладбище специальная бригада. Возможно, она похоронена на Пискаревском кладбище в общей могиле 1942 года, во всяком случае, сюда родные кладут цветы, когда там бывают.

После войны, в 1946 году Николая Репонен (с семьей) из Сибири, чуть не под конвоем, направили на Украину на восстановление хозяйства. Там в это время был голод и снова им пришлось голодать, что напоминало бло-кадный Ленинград. Им удалось уехать с Украины, в Москве на последние деньги купили немного еды и к нам приехали налегке.

У встреченной в Тюрисево девочки, которая оказалась моей сестрой Лидой, они спросили, где здесь живет финка, у которой есть корова. Сестра, ни слова не говоря, приводит их в наш подвал и на финском языке говорит бабушке: "Mummo, meile tulee vieraita" (бабушка, к нам пришли гости). У тети Матильды по дороге возникли такие подозрения, что это Лида, теперь сомнения отпали.

Бабушка и мама стали откармливать гостей. У нас было свое молоко, был хлеб, который можно было есть без ограничения. Валера был очень ху-дым, руки, как у цыпленка. Он все удивленно спрашивал: "А разве еще можно взять хлеба?", привык, что хлеб делят на кусочки, которым и необходимо было довольствоваться.

Репонен съездили в Александрову, где они раньше жили, и где родился Валера, откопали у дома яму, в которую пять лет назад закопали кое-что из домашних вещей. Одежда и обувь успели сгнить. Привезли оттуда только заржавленную ножную швейную машинку. Ее дядя Николай разобрал, железные части вымочил и вычистил в керосине, снова собрал. Она потом шила неплохо, только гремела при работе, как молотилка. Тем не менее, ею пользовались многие годы, пока, уже в Петрозаводске, не купили новую машинку. А эта еще послужила Марии Репонен.

Какое-то время семья Репонен жила у нас, потом дядя Николай устроился на работу на Кировский завод в Ленинграде (он до войны закончил ФЗУ этого завода) и они нашли жилье недалеко от города. Потом эта семья, как и другие финские семьи, была выселена из Ленинградской области и перехала в Эстонию, в г. Тарту. Со временем они переедут в Карелю, в Петрозаводск, где дядя Николай будет работать на Онежском тракторном заводе и даже будет избран депутатом Верховного Совета республики.

Приезжала к нам в Тюрисево и мамина сестра Анни с мужем Матвеем Яккимайнен и сыновьями Алваром и Павлом. Они из Финляндии были увезены в Ярославскую область, откуда перебрались в Эстонию в г. Валга.

Мама с тетей Анни также ездили в Александровку, где жила их мать до войны, и где в яме были закопаны вещи, в том числе и наш самовар. Но яма была уже раскопана. Анни нашла только один маленький башмачек сына, а мама недалеко от ямы подобрала большой семейный поднос. В деревне Кальяла, когда еще все дети были маленькими, этот поднос постоянно ис-пользовался под винегрет, пироги и прочую еду, которой хватало не только для своей большой семьи, но и для многочисленных приятелей детей, любивших бывать в этом гостеприимном доме. Этот поднос потом был у нас в Эстонии в г.Валга, пока мама не отнесла его на работу, где он пропал.

Бывала у нас и мамина троюродная сестра Кристина с мужем Михаилом Укконен (он приходился двоюродным братом маминому отцу) и с 11-12 летним сыном Тойво. Они при выселении жителей из деревни Кальяла были перевезены в Вологодскую область, но война их застала во Всеволожске Ленинградской области. Из блокадного Ленинграда их в марте 1942 года вы-везли в Сибирь. Теперь они жили в Карелии, в Питкяранта.

Интересно, как тогда родные находили друг друга. Так, тетя Анни села у ст. Парголово на скамейку и стала закусывать. На этой же скамейке сидела другая женщина и тоже закусывала. Посмотрела на нее и узнала свою троюродную сестру Кристину Укконен, с которой не виделась более 10 лет. Анни привезла ее к нам в Тюрисево.

На лето тетя Катя Матина, у которой мы жили в Новгородской области и которая с семьей теперь жила в Ленинграде (ее муж умер после переезда туда), прислала к нам на лето своих четверых младших детей (Сашу, Валю, Лиду и Сережу). Нам, детям, было неплохо целые дни вместе проводить на берегу Финского залива.

Иногда мама брала нас с сестрой с собой в Ленинград. Вот хотя бы о двух наших поездках.

Мы идем по Ленинграду и в руках у нас с сестрой огромные букеты полевых цветов. Встречный мужчина останавливается и спрашивает, не про-дадим ли мы ему цветы и сколько они стоят. Мы с сестрой отвечаем, что букет стоит одно мороженое. Он ушел с нашими букетами, а мы получили по мороженому.

Или мы втроем идем по улице и разговариваем на финском языке. Один из пешеходов нам говорит: "Как вы смеете разговаривать на этом языке?" А мама отвечает: "Почему мы не можем говорить по-фински, если мы идем по Финскому переулку и рядом Финляндский вокзал". Этот эпизод уже показывает, каким было официальное отношение к финнам в то время, иначе бы он не стал так открыто высказываться.

ВЫСЕЛЕНИЕ В 24 ЧАСА

И это официальное отношение к финнам не замедлило сказаться в отношении нас. Произошли изменения в административном делении области, в частности, поселок Тюрисево из Райволовского района был передан в подчинение города Ленинграда. И если в районе мы, финны, в порядке исключения, еще могли проживать, то в г. Ленинграде это уже было недопустимо.

И мама получила извещение о выезде в 24 часа. Когда мама спросила, куда же нам ехать, то ответ был: "Из моего поселка уедете, а там пусть другие гонят". И это гоняли семью, в которой бабушка уже имела извеще-ние, что ее сын погиб защищая Родину, и было известно, что наш отец с начала войны до 1944 года воевал на фронте и имел ранение (о том, что он пропал без вести в 1944 году, в период сталинградской битвы, мама получит извещение только в следующем году). То, что мы с сестрой по отцу были русскими, во внимание не принималось, мы были при матери финке и разделяли ее участь.

Директор санатория советовал маме по поводу высылки пойти на прием к первому секретарю горкома партии Попкову, с которым он был близко знаком. Но мама на этот раз не стала бороться, видимо чувствовала безнадежность этого. Кстати, этот Попков вскоре будет обвинен по "ле-нинградскому делу" и расстрелян. Недаром в России всегда была в ходу пословица "От сумы и от тюрьмы не зарекайся".

Удивляет указание о выезде в 24 часа. Какая такая необходимость была давать женщине с больной матерью и двумя детьми такой сжатый срок для выезда. Почему, например, не 2-3 суток и др. Невозможно понять некоторые "мудрые решения" спускаемые сверху.

Все же мы выехали не в 24 часа, а спустя какое-то время, необходимое для освобождения мамы с работы, продажи коровы, сбора вещей.

Недавно только я узнала, что в мае 1947 года было постановление Пра-вительства, согласно которому выселялись в 24 часа (снова этот срок!) с Ленинграда и Ленинградской области все финны, вернувшиеся в 1946-1947 годах на свою родину. Какое издевательство над людьми, только что пережившими такую тяжелую войну и скитавшимся в разных местах. Так что, если бы нас не выслали немного раньше по другому основанию, до этого постановления, то все равно мы были бы высланы в этом же году чуть позднее.

Прожили мы в Ленинградской области на этот раз приблизительно год, с начала 1946 года по начало 1947 года.

Решили ехать в Эстонию, в город Валга, где уже жила мамина сестра Анни Яккимайнен с семьей.

(Произвольный перевод с эстонского:
Там, на берегу реки Педели,
находится моя маленькая родина.
Эта Валга, моя маленькая Валга,
навсегда останется мне дорогой.

Это мое отношение к Валге, но не мамино.
Для нее дорогими навсегда оставались только
ее родная деревня Кальяла, Белоостров и Петербург)