|
ЧАСТЬ III
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА
(1941 - 1945 ГОДЫ)
ДОРОГА В КОНЦЛАГЕРЬ ФИНЛЯНДИИ
У ГЕНЕРАЛА ПАЯРИ
После вывода из блиндажа финские разведчики повели
нас всех к стоянке своего генерала Паяри. Она
была расположена недалеко от бывшей деревни Кальяла,
на том месте, где до революции были казармы казаков,
а после революции располагалась пограничная застава.
Место маме знакомое.
Шли лесом. В семье лесника все четверо
были взрослыми и все они шли хорошо нагруженные
своими вещами, которые они заранее перенесли из
дома в блиндаж. А маминой поклажей была я (трехлетняя)
у нее на руках, по-осеннему тепло одетая. Сестра
Лида сперва шла рядом, а потом ее (почти пятилетнюю)
нес финский солдат, дополнительно к своему оружию
и амуниции. И снова за нами шла коза. Когда в
лесу падали снаряды и трещали деревья, она совала
голову маме между ног и мешала идти. А Лида временами
повторяла мамины слова: "Теперь война и бояться
нельзя". Но все же она боялась и этот страх
в ней глубоко укоренился и долго не проходил (если
вообще прошел окончательно).
Шли под дождем и основательно промокли
в пути. Когда пришли на место, то маме сказали,
что с ней хочет поговорить генерал Паяри и что
детей она может взять с собой.
Он находился в большой палатке,
в которой ярко горела карбидная лампа, топилась
печка, на полу лежали еловые ветки. Детей посадили
к печке греться и мама тоже села недалеко на еловые
ветки. В палатке было двое военных. Один, толстый,
сидел; другой, худой, ходил, заложив руки за спину,
при разговоре с ним маме показалось, что он немного
глуховат. Мама решила, что генерал Паяри, конечно,
тот, что потолще. Он больше с ней разговаривал
и к нему с ответами она, в основном, и обращалась.
Узнала об ошибке только выйдя из палатки. У нее
солдаты спросили: "Поговорила с генералом?"
- "Немного, все другой мешал - высокий, худой".
Ей объяснили, что генералом Паяри был высокий
и худой, а другой был майором.
Генерал, в частности, спрашивал,
откуда она родом ("Из этой деревни Кальяла"),
где ее муж ("В Советсткой Армии"), где
воюет ("Последнее письмо было из Лембалово"),
- "Значит, он сражается против нас, финнов,
но с женщинами и детьми мы не воюем", скоро
ли они по ее мнению будут в Ленинграде ("Сделать
это будет очень непросто"), на что генерал
ответил, что они туда и не пойдут. От него мама
узнала о полной блокаде Ленинграда (с 8 сентября
1941 года), что ее встревожило, поскольку там
осталось много ее родных.
Когда вышли из палатки, оказалось,
что пропала коза. Мама пошла ее искать, звала
по имени: "Роза, Роза". Та подала голос.
Нашла козу привя-занной к дереву, перед ней лежала
горка хлеба, вокруг стояли солдаты. Солдаты сказали,
что "она" ничего не ест, на что мама
ответила, что у них ничего и не возьмет. Спросили,
что это за животное. Мама пошутила: "Белый
медведь" (коза была белого цвета, безрогая).
Солдаты с этой козой много фотографировались.
Вероятно, и сейчас в старых альбомах некоторых
финских семей сохранились снимки солдат прошлой
войны с нашей козой Розой.
В ХИИРЕЛЯ (ВСТРЕЧА С ОДНОКЛАССНИКОМ,
ПОСЛЕДНЕЕ ПОСЕЩЕНИЕ СВОЕГО ДОМА В "ДЕРЕВНЕ"
КАЛЬЯЛА, СТИРКА БЕЛЬЯ)
От ставки генерала Паяри наш путь
продолжался уже на двух телегах. На телеги были
подняты также наша коза и собака лесника.
Когда пересекали бывшую пограничную
реку Сестра, мама вспомнила свой сон в Таджикистане.
Тогда ей приснилось, что она одна переходит реку
на финскую сторону, а вокруг только пустые деревни.
Дома (сохранившиеся) были действительно пустыми.
Местное финское население во время "зимней"
войны было эвакуировано дальше вглубь Финляндии,
а колхозники, привезенные в спешном порядке с
Поволжья и других мест на Карельский перешеек
(до финской войны принадлежащий Финляндии), в
начале В. О. войны (финны называли эту войну "Jatkosota"
- в смысле, что это продолжение "зимней"
войны) также были эвакуированы в Россию или, как
наша семья, интернированы в Финляндию.
Везли нас в деревню Хииреля, которая
находилась в 5 км от деревни Кальяла. В этой деревне,
также как и в других ближайших приграничных финских
деревнях (Тонтери, Хартоси, Кеккорово и др.) мама
бывала в дет-стве до революции, когда граница
была открыта. Ходили за покупками в магазины этих
деревень, а дети с этих деревень учились в школе
в деревне Кальяла, где многие и жили во время
учебы.
В окресностях Хииреля только что
прошли бои. Вдоль дороги лежали убитые финские
солдаты, положенные в ряд, верхняя часть их тел
была прикрыта еловыми ветками. Мы, дети, их не
заметили, нас чем то отвлекли, но зато мы увидели
двух убитых лошадей, уже вздутых от времени.
Сразу по приезде в Хииреля, мама
встретила бывшего местного жителя, своего одноклассника,
теперь солдата. Случилось это так.
Солдаты узнали, что привезли пленных,
одна из которых - местная ингерманландская финка.
К маме подошел финский солдат, сказал, что прежде
он жил в Тонтери, фамилия его Саволайнен и спросил,
кто она. Мама назвала себя (Мари Толппа из деревни
Кальяла) и спросила, он Виктор или Эмели (вспомнила,
что одновременно с ней в школе учились два брата
Саволайнен из Тонтери). Тот ответил, что он Виктор,
а брат Эмели погиб в Териоках в "зимнюю"
войну. Оказались одноклассниками. Мама вспомнила
про его родственника - продавца магазина в Тонтери
(у которого она девочкой покупала фартук для своего
младшего брата Михаила и который потом присутствовал,
когда этого брата, уже подростка, вытаскивали
утонувшего из реки). Только теперь она узнала,
что он был не дядя Виктору и Эмели, а их старший
брат. Потом бывший одноклассник исчез и вскоре
явился с набором разных продуктов (крупы, масла,
консервов, сладостей для детей), купленных в буфете
при части.
Пришла к нам также лотта и спросила,
чем имеется наибольшая пот-ребность. Назвали ножницы,
иголку и нитки.
Здесь произошло забавное недоразумение.
Солдат сказал, что утром дадут сайку. Мама решила,
что это булочки, так как "сайками" по-русски
называли продолговатые булочки. Когда она утром
пришла за сайками, то солдат указал на котел:
"Вон она вода кипит, только заварить нечем."
Ока-зывается, солдаты чай (tee) называли "сайка",
от русского слова "чай".
Когда стало известно, что в Хииреля
придется на какое-то время задержаться, мама и
лесник стали просить, чтобы их (по пути) отвезли
в Кальяла, которая была сравнительно недалеко.
Мама хотела взять из своего дома кое-что из одежды,
так как детей не во что было переодеть, а леснику
требовалось сено для коров.
Наконец, согласие было получено,
поехали.
Наш дом еще стоял, но с разбитыми
дверями и окнами. В доме все было разграбленно,
также как и в погребе, и в малиннике, куда мама
запрятала часть одежды, вещей. У дома в лужах
валялись лоскуты простынь. Солдат сказал, что
их, видно, рвали на бинты. Мама подобрала несколько
лоскутов побольше, из которых позднее нам с сестрой
сшила рубашки. Также в луже мама нашла свидельства
о рождении детей (мое и сейчас у меня с размыты-ми
буквами).
Увидев такую разруху, мама встала
у косяка двери и заплакала, ничего не может делать.
Тогда финский солдат взял инициативу на себя,
стал бро-сать оставшиеся вещи в машину. Взял таз,
стоявший под рукомойником, предварительно выплеснув
из него воду; чугун, утюг, подушки. Поднял в машину
сундук с крупой, которую наш отец перед уходом
на фронт привозил со своих поездок на работу.
Прежде в сундуке крупа была в мешочках по видам
круп, теперь мешочков не было и все крупы перемешались.
Мама потом в концлагере варила из этой смеси круп
кашу и говорит, что она была необыкновенно вкусна.
Сарай маминого дяди Михаила Толппа
сгорел и коровы лесника остались без сена.
Когда мы были уже на следующей остановке
по пути в концлагерь - в Муола, туда из Хииреля
приезжал солдат, от которого мама узнала, что
ее родного дома в Кальяла уже нет. Дом был разрушен
и бревна от него пошли на строительство блиндажа
(korsu). При этом солдат похвалил бревна, сказав,
что они были, как новые, крепкие (дом был построен
сравнительно недавно). В утешение добавил: "Когда
будем платить контрибуцию, за ваш дом тоже заплатим"
(что-то не слышно было ни о какой контрибуции
за дома ингерманландских финнов). Мама у многих
замечала сомнения в победе.
Если по преданию с "Tolppalan
maki" (Толппаловой горы) началась деревня
Кальяла, то на этом же месте суждено было исчезнуть
последним домам этой деревни и получилось так,
что мама, единственная из жителей деревни, видела
последний дом (свой) перед самым его разрушением.
Финские солдаты вернули маме (принесли
в Хииреля) ее швейную машинку, зимнее пальто нашего
отца (его потом станет носить наша бабушка, с
которой мы встретимся в концлагере) и мамино теплое
полупальто, которое было очень кстати, так как
наступала зима. Эти крупные вещи сохранились у
солдат, так как не влезали в посылки, которые
они отправляли домой. Ручная швейная машинка-труженица
будет служить нам многие годы. С Финляндии она
вернется с нами в Россию, попадет в Новгородскую
область, Ленинградскую область и Эстонию, где
и останется, продолжая трудиться уже у других
хозяев.
Вместе со швейной машинкой этот
же путь проделает складная металлическая кровать
с панцирной сеткой. Ее нам в Хииреля подарил один
финский офицер. Сказал: "Сюда я ее принес
через весь Карельский перешеек, теперь вы везите
ее обратно." (спасибо ему за этот, такой
нужный нам, подарок. Надеюсь, этот офицер не погиб
в войну).
Солдаты в Хииреля отнеслись к нам
очень сочувственно и когда нас уже перевезли в
Муола, они вдогонку послали нам еще посылку с
разными собранными вещами. Ее привез солдат на
велосипеде поздно вечером. Он заночевал на подаренной
нам кровати, а мы все спали на полу.
Мама в Хииреля тоже сделала кое-что
хорошее для солдат. Она им по-стирала белье. Это
получилось случайно и совершенно неожиданно для
нее.
После двух недель пребывания в блиндаже
почти без воды, появилась необходимость постирать
для детей. Мама нашла большой котел и стала в
нем на улице греть воду, а потом стирать. Подошел
солдат и попросил постирать ему белье. Мама сказала,
что он может оставить белье в чулане, завтра она
ему постирает. Наутро чулан был полон грязного
солдатского белья. Пришлось все стирать (с кипячением),
мыло приносили солдаты. Белье забирали сырым и
сами сушили на кустах и батареях, что стояли рядом.
За работу маме давали деньги. Она не знала их
цены и брала не считая. Потом оказалось, что она
много заработала и эти деньги очень пригодились
в концлагере, пошли на дополнительное питание.
Пока мама стирала белье, мы с сестрой
играли на улице. Финские солдаты нас научили,
что как только услышим гул самолета, надо сразу
бежать в укрытие и показали куда. Потом им оставалось
только следить за нами и если мы бежим в укрытие,
то им, следовательно, надо бежать к орудиям.
В Хииреля, почти на передовой, где
не было никого из гражданских лиц, мы пробыли
недели две.
В ЛАГЕРЕ МУОЛА
Из Хииреля нас (с козой) также на
подводах перевезли в Муола, где, уже в лагере,
мы пробыли два месяца (октябрь-ноябрь 1941 года).
Муола находилась на Карельском перешейке недалеко
от Выборга.
Почти по постоянному яркому зареву
над Ленинградом было видно, что его сильно и часто
бомбили. Вид этого зарева, вероятно, запечетлелся
у меня в памяти, так как года через 2-2,5, когда
мне было уже 5-6 лет, я эту жуткую картину вновь
видела во сне и она меня напугала. Через некоторое
время я эту картину вновь увидела во сне и отметила
при этом, что такой сон я уже видела.
Потом мне третий раз приснился этот же сон и снова
отметила, что я его уже два раза видела и стала
бояться, что он снова мне приснится, но больше
я этого сна не видела.
Все уже знали, что Ленинград находится
в блокаде и там голод. Мама очень тревожилась
об оставшихся в блокаде родных. И не напрасно.
После войны она узнала, что в это время (в конце
ноября) от болезни и голода в блокаде умер ее
брат Туомас, от голода умерла сестра ее матери
Анна Ланкинен и в это же время в блокадном Ленинграде
в госпитале лежал наш раненый отец. Страдали от
голода в городе и другие родные, пока их в феврале
1942 года не вывезли оттуда через Ладожское озеро.
В лагере в Муола оказались некоторые
ингерманландские финны из Белоострова и Александровки
и даже одна старушка из маминой деревни Кальяла
(Толонен Хелена). Она уже слышала, что привезут
Толппалан Мари с детьми и приготовила нам место
возле себя. Все спали в одной комнате жилого дома
на соломе, а потом из-за тесноты некоторых, в
том числе нас, перевели в бывшую школу. Мамина
землячка примкнула к нашей семье, пока уже в концлагере
в Финляндии не ушла к своей невестке, которая
там тоже оказалась.
Вокруг нас теперь много говорили
на финском языке, но мы с сестрой продолжали говорить
по-русски. Как-то сестра, послушав финский разговор,
приходит к маме и заявляет, что она теперь умеет
говорить по-фински и начала: "juu, jaa, jassoo,
jahah". Эти слова часто повторялись при разговоре,
но означали одно и то же - "да".
Из лагеря водили на работу: убирать
рожь, копать картофель. Их успели посадить переселенцы.
Дети постарше, в том числе моя пятилетняя сестра,
собирали листья малины.
Мама на работе простыла и получила
сильную ангину с высокой темпе-ратурой. Врача
в Муола не было, а только медицинская сестра.
Лечилась, в основном, настоем листьев малины,
которую собирали дети, и ей удалось поправиться.
В этом лагере мама получила предложение
от одного финского солдата провести с ним вечер
за 100 марок. Она ответила, что сама даст ему
100 марок, только чтобы он отстал (деньги у нее
были заработаны за стирку в Хииреля).
В лагерь Муола приехал из Финляндии
военный пастор в военной форме. Раньше этот пастор
служил в Ингерманландии в Лемболово (Куорти) и
после закрытия церкви ушел в Финляндию.
Пастор спросил, помнят ли они еще
вирши. Конечно, все помнили и спели несколько.
Потом он сказал, что в Финляндии в концлагере
Миехиккеля также имеются финны из Белоострова
и Александровки. Это всех заинтересовало, пастора
стали распрашивать о своих родных. Он сказал,
что у него есть список заключенных и он его прочтет.
При чтении мама услышала имя своей
матери Кристины Толппа, а потом (с удивлением)
имя своей сестры Анни, ее мужа Матвея Яккимайнен
и их сыновей Алвара и Павла (они до войны жили
у Ладожского озера. Матвей не мог служить в армии,
так как еще в детстве лишился одной руки). Были
в списке и мамин троюродный брат Иван Толппа с
детьми, и многие другие родные и знакомые. Все
стали писать записки родным, которые пастор обещал
передать. Написала записку и мама.
Потом уже родные в концлагере Миехиккеля
ожидали нашего прибытия и даже знали, что нас
привезут в Вуорела - один из лагерей Миехиккеля
(сами они были в другом его лагере).
Во время (и после) войны многие
семьи были раздроблены и узнавали друг о друге
по слухам. Случалось и маме оказывать помощь в
восстанов-лении семьи. Так, когда она работала
в поместье барона, куда ее направили из концлагеря,
она получила письмо от своей бывшей односельчанки
(из Финляндии), которая разыскивала своих дочерей
- молодых девушек. Мама смогла ее обрадовать,
что они живы и она их встречала в концлагере.
При отъезде из Муола мы расстались
со своей козой, оставив ее жен-щине, которая ждала
ребенка. Позднее мама узнала, что со временем
за козой из Финляндии приехала барыня на машине
и увезла ее, маме даже переслали немного денег.
В конце ноября 1941 года нас из
Муола увезли на машине на станцию Перкярви и посадили
в поезд, который шел в Финляндию. Вагоны поезда
не отапливались, были холодными с инеем на стенах.
Нар не было и все сидели на полу.
Мама прикрывала меня полами полушубка,
чтобы я не замерзла, а сест-ру согревала девушка
из Александровки, которая ехала в зимнем пальто
нашего отца. Это была Питкясен Лемпи, у которых
перед войной жили на квартире мамина мать с сыном
Туомасом и дочерью Тююне.
В этих вагонах, видно, возили советских
военнопленных. В них были большие вонючие шайки,
которые на ходу поезда выбросили за дверь. Потом,
когда поезд приехал в Выборг, все сразу бросились
в развалины.
|
