|
ЧАСТЬ II
ЗАМУЖЕСТВО. ПОЕЗДКИ ПО СТРАНЕ (1929-1941 годы)
НА УРАЛЕ (ПЕРМСКАЯ ОБЛАСТЬ)
Только приехав в уральскую отдаленную
деревню Соломаты, мама поняла, что имела в виду
русская девушка практикантка, когда говорила в
финно-язычной деревне Кальяла о "городской"
деревне и "деревенской" деревне. Деревня
Соломаты была настоящая "деревенская"
деревня - по виду, одежде, говору, обычаям.
Дома были крепко срублены, но почти
все под соломенными крышами. Значительную часть
избы занимала огромная русская печь, в которой
(в чугунных горшках, которые двигали ухватами
с длинными ручками) готовилась вся еда (плиты
не было), пекли хлеб, и на печи спали отец и мать
семейства (Семенцов Иван Федорович и Фекла Ивановна,
девичья фамилия Туманова, из деревни Озерки).
Почти на половину избы были полати (второй потолок),
где спали все дети. Детей было семеро, как и в
маминой семье: четыре сына (Иван, Василий - мой
отец, Тарас и Тима) и три дочери (Анна, Патя и
Нина).
В "красном углу" имелась
полка с иконами: самая большая икона "Бо-городица"
и много икон поменьше. Перед иконами круглосуточно
горела лампада. Все входящие в избу (включая детей)
останавливались у порога, крестились на иконы,
кланялись, говорили: "Здравствуйте вам",
а затем только начинали разговор.
Мебель самодельная, только самая
необходимая: вдоль стен широкие лавки, рядом массивный
стол, на стене - полка для посуды. Небольшая часть
избы была перегорожена и предоставлена моим родителям
на время их пребывания.
Столовой посуды тогда много не требовалось.
Ели из общей большой миски, стоявшей посередине
стола. Отец семейства отрезал от большого, домашней
выпечки каравая ломти хлеба и наделял ими всех.
Над этими ломтями еда переносилась деревянными
ложками в рот из общей миски.
В доме всегда имелся квас и обычной
едой была окрошка. Щи из ква-шенной капусты почему-то
не варили, хотя квашеная капуста имелась. С этой
капустой пили чай. Отличался и метод квашения
капусты. Здесь ки-пятили в самоваре воду, которой
заливали капусту в бочке (нашинкованную и посолененную).
Маме особенно нравились лепешки, посыпанные конопляными
зернами, которые хрустели на зубах, и ватрушки
с картошкой. Дома у нее пекли подовые большие
открытые пироги с картошкой (putatti piirakaa),
масло подавалось отдельно и каждый по желанию
мазал его сверху. Ватрушки с картошкой (шаньги)
пекли на листах, в начинку клали яйца, сметану,
масло и готовые ватрушки смазывались маслом, они
были более сдобными и очень вкуснымм. Из грибов
здесь употребляли опята и лисички. Леса были иные,
чем под Петербургом (в основном березняки-колки),
соответственнои грибы вырастали иные.
Конечно, в семье строго соблюдались православные
посты, в которые мама была поневоле вовлечена
(лютеране не соблюдают постов). К счастью, ее
от поста избавил приезд старшего брата мужа -
Ивана, который уже нас-только отошел от религии
(в соответствии с новыми веяниями), что постов
не соблюдал. Он поругал родителей, что те морят
невестку голодом, потре-бовал для нее и себя скоромной
пищи. Понемногу все младшие сестры и братья присоединились
к ним, оставив отца и мать поститься в одиночестве.
Если в деревне Кальяла мужчины предпочитали
килью, то в деревне Соломаты они пили самогон
(я уже писала, что мой отец и его брат Тарас принципиально
были непьющими).
У населения в большом ходу были
лапти. Женщины и девочки носили длинную одежду
и платочки на головах. За водой ходили с коромыслами.
В отличии от Ингерманландии, дома
в деревне стояли по обе стороны улицы, сравнительно
недалеко друг от друга (за оградой с высокими
и ши-рокими воротами во двор, где были также баня,
хозяйственные постройки и на задворках - огород).
Ночью по улице деревни ходил сторож, о чем он
давал знать стуком колотушки. Возле деревни было
три пруда: из одного брали воду для питья, в другом
полоскали белье, в третьем рыбачили и ку-пались.
В горах, что были в отдалении от деревни, имелось
еще соленое озеро. Говорили позднее, что во время
войны, когда был дефицит соли, вместо него использовали
соленую воду этого озера.
Деревня называлась Соломаты, это
название имеет татарское происхож-дение и означает
вид какой-то пищи (а мамина деревня Кальяла означала
вид напитка - кваса). Жители этой деревни все
были русскими, но в Ординском районе (куда относилась
деревня Соломаты) многие деревни были сплошь или
частично заселены татарами. Мой отец, его братья
и сестры были несколько скуластенькими (как и
мы с сестрой) и я не раз настойчиво выпытывала
у младшей сестры отца - своей тети Нины - не было
ли у нас среди предков татар. Она всегда это категорически
отрицала. Не иначе, как на внешности отразилось
соседство с татарами.
В деревне любили играть в городки,
в шахматы и в карты. При этом, мой уральский дедушка
был азартным игроком в карты, что неблагополучно
сказывалось на благосостоянии семьи. Так, им была
проиграна последняя корова, после чего держали
только коз. Еще несколько слов о дедушке. Его
интересы не ограничивались пределами деревни,
района или области, а были намного шире. Возможно
потому, что он повидал "мир". В I Мировую
войну он служил вначале на Дальнем Востоке, а
потом воевал на западе - в Европе, где попал в
австрийский плен. По преданию, он в Австрии даже
"женился" и имел двоих детей (хотя дома
оставил жену и троих детей - Ивана, Василия и
Анну). Все же он потом вернулся домой и его младшие
дети (Тарас, Патя, Нина, Тима) родились уже после
его возвращения с фронта.
Мой отец как-то сводил жену на местную вечеринку,
которая была устроена в одной из изб деревни.
Они попали на танец, на котором ряд девушек стоит
напротив (на расстоянии) ряда парней. Девушки
поют: "А мы просо сеяли, сеяли... …",
идут к ряду парней, топают ногой и спиной отступают
на прежнее место. Потом парни поют: "А мы
просо вытопчем…", идут к ряду девушек, топают
ногой и отступают спиной на прежнее место. Затем
девушки поют: "А мы коней в плен возьмем...",
парни: "А мы коней выкупим". И это все
с ходьбой и притоптыванием. Отец через какое-то
время предложил маме идти домой, но та ответила,
что надо подождать, когда окончиться танец. Отец:
"Придется ждать до трех часов ночи".
Маму несколько удивил такой длинный медлительный
танец, в своей деревне она привыкла к более быстрым
танцам (вальс, кадриль и т.д.).
Если в деревне Кальяла до революции
основным занятием было живот-новодство, то в деревне
Соломаты занимались, в основном, зерновым хозяй-ством.
Семья до революции выращивала ячмень, рожь, пшеницу.
Зерно мололи на местной мельнице и муку продавали
в ближайшем городе Кунгуре (в этом городе имеется
известная ледяная пещера). Продавали также топленое
масло (масло сбивали своим сепаратором).
После революции был образован колхоз,
в который вошли земли кресть-ян. Отец показал
маме одно поле, которое ранее принадлежало их
семье. Теперь оно все заросло сорняком, колхоз
не в силах был обработать всю землю.
Мой дедушка работал в колхозе, но
мой отец никогда не был колхоз-ником (как и моя
мама). Еще до призыва в армию он ушел из деревни
и ра-ботал на руднике в г. Асбесте (каменное волокно).
После службы в армии он также всю гражданскую
жизнь был рабочим.
Свекру и свекрови очень понравилась
финская невестка. Они скоро определили, что она
"мастер на все руки", хвалили ее другим
и отзывались о ней, как о ловенькой (т. е. ловкой).
Когда у "молодых" случилась размолвка
(из-за беспочвенной ревности отца, от этой "болезни"
ей удалось излечить его только через несколько
лет, поставив "вопрос ребром"), то свекровь
очень просила невестку никогда не оставлять ее
сына Васю.
В 1932 году мама родила своего первого
ребенка, дочь, названную Клавой (в с. Орда). Крестили
ее в церкви д. Починки (около 2-х км от д. Со-ломаты).
В этой церкви мой отец в детстве пел в церковном
хоре, он имел хороший голос. Первая их дочь, не
дожив и года, умерла от болезни. Это было в г.
Кунгуре (в 40 км. от д. Соломаты), где родители
недолгое время жили. После смерти дочери отец
завербовался на работу в Таджикистан, куда они
и уехали с женой.
Надо пояснить, почему моим родителям "не
сиделось" на одном месте. За 12 лет совместной
жизни они сменили 7 мест жительства (Кемеровская
и Пермская области, Таджикистан и Казахстан, Свердловская
область, снова Пермская область и Ленинградская
область). Конечно, это была не "охота к перемене
мест", причины были разными. Например, с
Таджикистана они уехали по настоянию врача, так
как климат был вреден для здоровья мамы (стало
болеть сердце), из Свердловской (Екатеринбургской)
области уехали из-за начала финской "зимней"
войны, отца должны были призвать на фронт и он
хотел, чтобы семья в его отсутствии жила у его
родителей. Но основные причины были в другом.
Так, старший брат отца Иван попал в категорию
"врагов народа". После его ареста мой
отец, как его близкий родственник, автоматически
становился неблагонадежным человеком. А в те времена
родственники "врагов народа" часто разделяли
судьбу этих "врагов". Преступление его
брата состояло в начале в том, что он женился
на дочери кулака-мельника (тот попал в кулаки,
так как имел наемных работников) и увез ее, тем
самым избавив от "положенного" наказания.
Они сбежали в Сибирь в Хакассию, где она (Аполлинария)
стала работать учительницей по полученной ранее
специальности. Здесь у них родился сын. Мои родители,
когда жили в Кемеровской области, однажды ездили
к ним в гости. Все бы, вероятно, обошлось, если
бы Иван не надумал съездить на родину навестить
родителей. На Урале его арестовали, да еще при
отягчающих обстоятельствах: оказал сопротивление
при аресте, что совершенно не допускалось. Последнее
известие о нем было, что он находился в камере
смертников Свердловской тюрьмы.
Были и другие поводы считать отца
"неблагонадежным".
Еще когда служил в армии пограничником,
он был принят кандидатом в члены КПСС. Но по истечении
кандидатского срока он отказался вступить в партию,
из-за неблаговидных поступков некоторых знакомых
членов партии. Это по тем временам было слишком
смелым и рискованным поступком и без внимания
такое не могли оставить.
Затем, он был женат на финке, которая
относилась к преследуемой, бесправной и неблагонадежной
категории населения.
Учитывая все эти ("криминальные")
обстоятельства, родители избрали тактику частой
смены места жительства. Жили, как в изгнании,
в основном по окраинам Союза, где советская власть
и сталинский репрессивный режим не успел окрепнуть.
Отец мой аресту не подвергался, а мама в 1937
году, когда они все же вернулись на Урал, была
арестована - только из-за своей национальной принадлежности.
Спасло ее от заключения только неожиданное вмешательство
совершенно постороннего прекрасного мужественного
человека (об этом напишу в дальнейшем).
|
